Конечно, принятое ею решение было эгоистичным, но она всю жизнь считала себя пупом земли… Я чувствовала, что она расплачивалась за него всю оставшуюся жизнь. Женщина изо льда, которую я знала, ничем не напоминала смеющуюся девушку с той фотографии, что мне показывал Джерри. В конце концов, кто я такая, чтобы судить ее? Однажды я сама избавилась от нежелательной беременности… Я перестала ненавидеть ее. Тогда в библиотеке я сказала ей правду. Она оказала мне большую услугу, отдав меня супругам Макхью.
— Энни… — Пенелопа спустилась в сад, держа в руке высокий бокал с шампанским. — Твой бокал. Ты не допила.
Мы брели по лужайке. Повсюду было рассыпано конфетти; шары отчаянно старались провисеть в воздухе еще немного. И все вокруг благоухало розами.
— Ты не будешь возражать, если я возьму немного цветов? — спросила я.
— Энни, в этом доме ты можешь брать все, что захочешь. — Пенелопа снова впадала в сентиментальность.
Дневник расстроил ее сильнее, чем меня. Мне было жаль миссис Бичем, которая сама построила себе тюрьму и не посмела вырваться из нее. Этой женщине пришлось жить в четырех стенах и притворяться, будто она лучше самого господа бога.
— Энни, мы у тебя в долгу.
— Пенелопа, ты была ребенком и не можешь отвечать за то, что сделали взрослые люди тридцать лет назад.
— Но они избавились от тебя, как от старой мебели. Бросили новорожденного младенца. Не могу смириться с тем, что мой отец оказался способным на такой ужасный поступок. Он всегда был несгибаемым моралистом.
«Может быть, именно в этом и дело», — подумала я.
Она шмыгнула носом.
— Энни, если хочешь, можешь взять все цветы. И больше не смей исчезать, ладно? Какие бы ошибки ни совершали наши уважаемые родители, факт остается фактом. Мы родня.
— Попробуй сказать это Франческе, — съязвила я. Она засмеялась. Впервые за все утро.
— Франческа? Ну, она сама себе указ.
У подножия Дублинской горы есть маленькое кладбище. Оно расположено в предместье Таллах и называется Бохарнабреена. Отсюда не так уж далеко до мест, в которых я выросла. Я не была здесь с самых похорон.
Надпись на памятнике была очень простой и гласила: «Фрэнсис и Бернадетта Макхью. Любимым родителям».
Я раскладывала цветы на могиле, пока та не запестрела всеми цветами радуги.
— Простите, что так долго не навещала вас. После похорон мне было слишком тяжело. Но я больше не сержусь, только благодарю. Спасибо за то, что вы так меня любили. Спасибо за то, что были моими родителями… — Я трубно высморкалась.
Я шла по узкой боковой аллее, ничего не замечая вокруг, и едва не столкнулась с высоким мужчиной, торопившимся мне навстречу.
— Джерри? Как ты меня нашел?
— Мне позвонила Пенелопа. Она догадалась, куда ты могла отправиться из ее сада, и встревожилась. Рассказала мне про дневник. Как ты себя чувствуешь?
Я улыбнулась.
— Лучше не бывает.
— Это моя вина, Энни. Я должен был довести дело до конца.
— Не говори глупостей! Это было выше человеческих сил. Никто ничего не узнал бы, если бы не старый дневник. Искусство сыщика было здесь ни при чем. Требовалась удача. — Я радостно улыбнулась и сунула мокрый платок в карман.
— Значит, ты успокоилась? Больше не чувствуешь себя никому не нужной?
— Никому не нужной? У меня были лучшие родители в мире.
— И ты ни капли не жалеешь о миссис Бичем?
— Ну, я не отношусь к числу ее поклонниц и не стала бы выдвигать кандидатуру миссис Бичем на титул «Матери года». Но она была достаточно наказана. Просто люди не видели этого из-за ее богатства. Кроме того, если бы она не бросила меня, мы с тобой никогда не встретились бы. Тебе это и в голову не приходило, верно?
— О боже… Я вижу, у тебя прекрасное настроение.
— А почему бы и нет? Я молодая, свободная и одино… — Я перехватила его возмущенный взгляд. — Ну, может быть, не совсем одинокая. У меня есть половина акций процветающего сыскного агентства. И ты. А завтра мы будем разговаривать с человеком, который хочет прийти к нам на работу. Это снимет с тебя часть нагрузки.
— Я думал, что на этой идее поставлен крест. У нас достаточно служащих.
— Ну, я имею право принимать оперативные решения, когда тебя нет на месте.
— А где я тогда был?
— В бегах. Как бы там ни было, ты слишком много работаешь. Я по горло сыта твоими ночными дежурствами.
— Ты сыта?
Я выгнула бровь. Он засмеялся.
— Джерри… Ты стоишь на могиле, — сказала я.
— Ах! — Джерри подпрыгнул так, словно ему припекло пятки.
Я скорчилась пополам от смеха. Он раскинул руки:
— Энни, я люблю тебя.
— Надеюсь. В конце концов, я немало для тебя сделала.
— А я для тебя ничего не сделал? — спросил он, сделав вид, что смертельно обиделся.
— Ты делал это только для собственного удовольствия.
Он снова засмеялся и еще крепче прижал меня к себе.
Я освободилась.
— Я хотела задать тебе один вопрос.
— Энни, ты выйдешь за меня замуж? Я ахнула.
— Это ведь я хотела задать вопрос!
— О'кей. Но я думаю, что нам следует пожениться. О боже, мне что-то нехорошо… Это все проклятые вчерашние креветки с чесночным соусом. Каждый раз одно и то же.
— Креветки? Слава богу. А я чуть было не решила, что во всем виноваты шесть бокалов шампанского и семь — или восемь? — двойных порций виски.
Джерри снова расхохотался, и на этот раз я обняла его сама. Благо для этого имелся повод.
В этот ранний час на кладбище был только один посетитель — пожилой мужчина, клавший красные гвоздики на замшелую могильную плиту. Он улыбнулся нам, нисколько не оскорбленный тем, что мы чувствовали себя счастливыми в таком печальном месте.