Я приняла душ и надела платье-слэш. Когда я посмотрела на себя в зеркало, то едва не отказалась от своего намерения. Но потом меня осенило, и все встало на место. Едва ли Джерри обратит внимание на то, что я сколола вырез большой кельтской брошью, которую обычно надевают исполнители ирландской джиги. Либо это, либо моя правая грудь упадет прямо в лазанью. Любимый фасон Наоми Кэмпбелл, мать твою! Такие вещи можно носить только тем, у кого груди размером с яблочко-дичок.
Ожидая возвращения Джерри, я выпила два бокала вина.
— Что это значит? — спросил он, увидев накрытый стол.
Я стояла рядом, облаченная в новое платье, которое в этом году носили все топ-модели.
— Ух ты! — Он не сводил глаз с дыни и ветчины, булочек в красивой корзине, клетчатой скатерти и бутылки итальянского вина, про которое продавец сказал, что оно «сладкое, но гармоничное». Ох, если бы Джерри сказал то же самое обо мне… — Потрясающе. Я умираю с голоду. — Он в предвкушении потер руки.
— Это называется «итальянский обед». Я знаю, как ты любишь итальянскую кухню. — Я старалась не показать разочарования. Мое новое платье он не заметил. Может быть, все-таки брошь была лишней. Продавщица клялась, что любой мужчина, у которого в жилах кровь, а не вода, к этому моменту уже будет сражен наповал. — Я решила, что тебе нужно поднять настроение. В последнее время на тебя столько всего свалилось, и мне захотелось создать приятную атмосферу. — Я ждала ответной язвительной реплики.
— Спасибо, Энни. — Он сел за стол.
Ясно, сегодня ему не до того. Ничего, сладкое вино и вкусная еда сделают свое дело. Я остановилась рядом с Джерри, до краев наполнила его бокал и нагнулась так, что чуть не села ему на колени.
Он не реагировал.
Я села.
— Джерри, давай поговорим. Я знаю, как тебя волнуют дела агентства.
Первое правило обольщения: выслушай его проблемы. Я вновь наполнила свой бокал.
— Но если тебя тошнит от деловых разговоров, можно не затрагивать эту тему.
Второе правило: если он не хочет говорить о работе, не заставляй.
— Энни, для тебя нет запретных тем. — Не поднимая глаз, Джерри прожевал кусок ветчины по-пармски и перешел к нарезанной кружочками дыне.
Я сидела, смотрела на него и теребила свою кельтскую брошь.
— Потрясающая ветчина, Энни. Где ты ее достала? «В супермаркете, черт побери, где же еще?» — едва не выпалила я. Но это могло бы испортить вечер. Вместо этого я изящно принялась за еду, боясь смазать помаду с безукоризненно накрашенных губ.
Он продолжал есть.
Расслабься, Энни, сказала я себе. Вечер только начинается.
Пока что все шло замечательно. Вечер должен был пройти непринужденно и приятно. Никакого нетерпения, никакой спешки, как тогда, после посещения «Бодливой козы». Но я знала: стоит Джерри прикоснуться к моей руке или любой другой части тела, как я забуду про стоящую в духовке лазанью а-ля Верди и печеные абрикосы-фламбе. А также про суфле, которое должно было стать финальным аккордом этой гастрономической симфонии.
Но Джерри продолжал есть так жадно, словно месяц пробыл на строгой диете.
— Ветчина просто фантастическая. — Он снова не удосужился поднять взгляд.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда дойдет до главного блюда, — сказала я самым обольстительным тоном, на который была способна.
Наконец Джерри посмотрел на меня. Впервые за весь вечер. И по его взгляду я поняла, что платье оправдало себя.
— Энни…
— Да? — Я улыбнулась.
— А еще ветчины не осталось?
Я прошла на кухню, рывком открыла холодильник, схватила остатки ветчины (глаза бы мои ее не видели!) и с треском захлопнула дверцу.
Джерри принялся за добавку с поистине фанатичным рвением.
Но мне уже не было до этого дела. Теперь я пила «Шато Ларриве», крепкое красное вино «с сильным характером». По крайней мере так говорил продавец. Сладкого с меня было достаточно.
Однако, когда Джерри отложил нож и наклонился ко мне, я вновь ощутила надежду и отставила бокал.
— Знаешь, Энни, они пытаются убедить меня, что реконструкция пойдет агентству на пользу. Что можно будет расширить офис за счет заднего двора. Но я сомневаюсь. — Он помрачнел. — Они клянутся, что это даст нам дополнительных пять квадратных футов. Они снесут стену, отделяющую нас от Интернет-кафе, перенесут ее правее и за счет этого сэкономят еще три фута. Но я в этом не уверен. Обещают поставить хромовые перила и повесить на стенах гравюры старого Дублина. — Джерри усмехнулся. — Ты можешь представить наш офис с хромовыми перилами?
«Треснуть бы тебя как следует по голове», — подумала я.
— Энни, ты что? Я сказал тебе, что ветчина выше всяких похвал?
— Сказал. Целых три раза.
— Никогда не пробовал ничего подобного.
— Ох, я забыла зажечь свечи… — Я попыталась подняться.
— Не беспокойся. Прибереги их для особого случая.
Когда мы ели лазанью а-ля Верди, зазвонил телефон. Но меня это уже не волновало.
— Это меня. — Таким мрачным Джерри еще не был. — Я ждал этого звонка весь день. — Он бросил вилку. — Да? — рявкнул он. — Конечно, я знал, что это ты. Прекрати! Потому что это и мои дети, вот почему! Что? Нет, я вижусь с ними совсем не каждый уик-энд. Если ты думаешь, что я проглочу любую ложь, то сильно ошибаешься. Мне плевать на то, что думает он. Они мои дети! Да, конечно. Так вот почему ты… Ты говоришь, что думаешь только о детях, а сама заставляешь их переезжать во второй раз за два года. Нет. Почему? Потому что я их отец, вот почему! Джерри швырнул трубку.
— Черт бы побрал эту женщину! Как я мог столько времени жить с ней? Должно быть, я выжил из ума. Если бы не дети, я бы…